Инь и Янь. Современные рассказы - Генрих Корн

Пока Антон ходил курить, Лера отправила: «Ого, ты женился? Поздравляю». Потом в течение получаса, всё то время, когда недружелюбный Антонов «дружочек» терзал невзаимную ему, холодную, Лерину «размежёванность», ответ от Володи не приходил.

Чтобы обмануть невзаимность «размежёванности», она повернулась к «дружочку» задом. Так было легче. Лицо Антона пропадало из виду, и «размежёванность» становилась чуть взаимнее, чуть теплее. Лера сосредоточивалась на себе и там, «внутри», прорывались и твёрдость, и мягкость, и боль, и лёгкость, и уверенность, и отчаяние. Антону всегда нравилась такая Лера.

Она, по-женски отдавая себя до конца, до самой глубины, и в глубине этой не находя дна, не зная, как себя ещё «отдать», была готова на всё.

Через час, когда Антон удовлетворённо отдыхал, Лера сбегала в туалет, где с отчаянием написала ещё одну смс-ку: «Володя, я люблю тебя». Она хотела бы в ту же минуту умчаться туда, к нему, к любимому Володе, вернуть назад эти два года, прожить их по-другому.

– Лерка! – настойчиво донеслось из зала.

Но ей не оставалось ничего другого, кроме как обречённо проследовать до кровати и лечь рядом с Антоном. Поцеловать его. Обнять, потеребив ноготками волоски на его животе. Положить голову ему на плечо. И всё это с отвращением. И с тем же отвращением ждать очередной близости.

Антон взял её руку и вложил в неё мокрого от половой слизи «дружочка». Лера покорилась, она знала, что от неё требуется, и взяла «дружочка» в рот.

И тогда раскатисто грянула молния, разделив тёмное небо пополам, общую атмосферу невзаимности на два состава.

Лерин состав был унижающимся, мучающимся, отчаявшимся, но терпеливым и разгорячённым. Антонов – возвышающимся, жёстким, удовлетворённым, но недовольным и стылым.

Истекающий половой слизью «дружочек» погрузился в очень горячее, отчаявшееся, но терпеливое, мучающееся и унижающееся лоно Лериных губ, а её голову обхватили возвышающиеся, удовлетворённые, но недовольные, жёсткие и очень холодные Антоновы руки. В тот момент Лера не видела никакого неба. Она видела только молнию.

Где-то там, промеж опережавших раскаты грома немых всполохов молнии, коротко втиснулся вибросигнал. Лера краем глаза взглянула на дисплей телефона. Володя. «Прости, Лера! Теперь уже ничего не вернёшь. Теперь у нас нет пути назад».

И всё закончилось. Она так и поняла – всё закончилось. У неё тоже больше не было пути назад. Вся её жизнь остановилась здесь. И здесь не было неба.

Оргия длилась до утра. Утром Лера лежала обнажённая поверх одеяла. Её глаза, устремлённые в потолок, плакали, а губы беззвучно шептали одно и то же:

– Почему?.. Почему?..

Живая мёртвая мысль

Далеко в глубине безымянного парка на краю большого города, там, где бегущий по овражку мутный ручей впадает в заросшее камышами озерцо, есть старая деревянная лавочка. И хотя никто не помнит, когда она появилась здесь, об её возрасте красноречиво говорят выцветшая, изрезанная крупными трещинами доска и подгнившие столбушки. Солнечными раннеосенними, поздневесенними и летними днями вокруг неё блестят вдавленные в землю пивные пробки. Народ это место жалует. В солнечные дни.

Где-то в середине сентября к лавочке подошёл маленький пухленький человечек лет тридцати пяти в старомодных очёчках, с оттопыренными ушками и жиденькими засаленными волосиками, нервно потоптался возле неё, брезгливо смахнул пылицу и сел.

С утра его мучила одна и та же неотступная, зудящая мысль. Вчера вечером ему случилось посмотреть эротический фильмец о девушке, всё время ищущей новых пикантных приключений, и он заболел «желанием».

Привычный его кулачковый метод на сон грядущий не сработал, а повторная ночная процедура повергла в беспокойную депрессию. Проснувшись разбитым и больным, он не мог вспомнить основной сюжетной линии того фильма, но сама главная героиня не покидала его головы. Овсяная каша не лезла в горло, а зелёный чай в красной пластмассовой кружке с надписью «Козерог» вовсе не удостоился внимания.

Когда и отдалённо-расплывчатый образ киношной девушки наконец растворился в лабиринтах сознания, остался только один самый громоздкий кадр – вагина крупным планом. Её образ никак не растворялся. Он прилип в расщелине между полушариями мозга и воспалился, источая вязкую тёмную слизь.

Боль ужесточалась частыми кратковременными подёргиваниями, в момент которых сознание выдёргивало вожделенный образ детально и во всех красках. Подёргивания наглели час от часа, упиваясь образом вагины, её складочками, впадинками, выпуклостями, волосками, цветом, воображаемым запахом, и тогда слизь чернела.

Почерневшая слизь в поисках выхода выгнала человечка из дома, и так он оказался в самой глубине безымянного парка на краю большого города, там, где на берегу заросшего камышами озерца стояла та старая деревянная лавочка. Пока человечек сидел на ней нервно и суетливо, чёрная слизь пролилась и брызнула сквозь него на выцветшую, изрезанную крупными трещинами доску и медленно впиталась в старое сухое дерево. Человечку стало легче, и он стыдливо удалился, протирая запотевшие очёчки.

* * *

Через пару дней к лавочке подошёл высокий молодой мужчина в элегантном сером костюме. Он с блаженно-усталой улыбкой присел отдохнуть и сделать телефонный звонок.

– Алло, любимая! Как себя чувствуешь? Не тошнит? Что? Толкается? А ты его погладь нежненько… Сегодня работы много, приеду поздно – голодный как волк. Приготовь что-нибудь вкусное… Ну как хочешь… Пельмени? Ну пусть будут пельмени… Люблю тебя.

Чёрная слизь, выступив пузыриками через трещины доски, потекла во все стороны, сначала испачкав мужчине руку, которой он опирался о лавочку, а потом, пролившись дальше, впиталась тёмным пятном в его элегантный костюм.

– Послушай!.. Алло! Алло… – другая рука мужчины с досадой упала на колено и принялась строчить смс-сообщение: «Любимая, а ещё я очень хочу тебя».

Ответ пришёл тут же: «Ты что это? Сдурел? Мне же теперь нельзя, любимый». Мужчина прочёл его нахмуренно и нервно, блаженная улыбка спрыгнула с лица, словно солнечный зайчик, а глаза стали стеклянными.

Слизь прошла сквозь тело и прилипла в расщелине между полушариями мозга. Солнце скрылось за тучи, а ветер в камышах зашипел, точно змея.

Мужчина встал и нехотя проследовал прочь из парка. Сев в свою машину, он приехал к большому стеклянному зданию, на лифте поднялся на девятый этаж и вошёл в чёрную дверь с табличкой «ООО КОЗЕРОГ».

На пороге к нему потянулись заискивающие руки:

– Здравствуйте, Алексан-Саныч! Как хорошо сегодня на улице, не правда ли?

Он, отведя стеклянные глаза в сторону, неприветливо пожал протянутые руки и удалился в свой кабинет.

– Добрый день, Алексан-Саныч! – привстав, улыбнулась длинноногая секретарша. – С утра звонили из налоговой. Документы готовы. Я положила вам на стол. Чай или кофе?

Он продолжительно оглядел её и сказал мысленно: «Тебя. В рот, п**ду и жопу». А вслух произнёс:

– Минералку.

В кабинете на него глядели аккуратно сложенная стопка бумаг на столе и приоткрытая дверца бара. Ноги выбрали бар. Он достал бутылку водки и рюмку.

Вошла секретарша и поставила на стол стакан с прозрачной пузырящейся жидкостью.

– Что-то случилось? Кажется, вы не в духе, Алексан-Саныч… Дома что-нибудь?

Когда она наклонилась перед столом, её короткая юбка немножко задралась, из-за чего призывно оголились загорелые бёдра.

Он налил водку в рюмку и резко выпил, запив крепость минералкой.

– Будешь?

Она растерялась.

– Я не пью… Я на работе… – и её глаза испуганно потупились.

«Другие е**тся на работе, а ты, шалава, бля, не пьёшь», – выругался он про себя.

– Молодец. Ладно, всё хорошо. Иди, работай…

День прошёл отвратительно. Алексан-Саныч битых три часа возился с бумагами на столе, так ничего и не решив. За обедом он выпил ещё и целый час разговаривал с длинноногой секретаршей о невыполненных делах, налоговой и тяготах семейной жизни, делая ей чрезвычайно недвусмысленные намёки. Та, впадая в краску, испуганно тупила глаза и втайне радовалась, что шеф наконец-таки обратил на неё внимание.

Во второй половине дня в офис приезжали какие-то важные люди, но все они покидали его недовольными. Вечером Алексан-Саныч, пропустив очередную рюмашку, устроил сотрудникам грандиозную выволочку – от этого половина женского персонала стала плакать, а половина мужского собралась немедленно увольняться. В конце концов, не дождавшись и шести, он плюнул на дела и уехал.

Всю дорогу Алексан-Саныч не мог выгнать из головы один навязчивый, невыносимый и громоздкий образ – вагина крупным планом.

Чёрная слизь, разогревшись, булькала в расщелине между полушариями мозга и болела. Боль ужесточалась частыми кратковременными подёргиваниями, в момент которых сознание выдёргивало вожделенный образ детально и во всех красках. Подёргивания пульсировали в висках, упиваясь образом вагины, её складочками, впадинками, выпуклостями, волосками, цветом и воображаемым запахом.